Один. Текстовые образы

Аннет Лассен

В многочисленных исследованиях на протяжении веков образ Одина был прочитан удивительным множеством способов. Учёные в целом согласны, что он, пожалуй, наиболее неоднозначный из древнесеверных богов. Разнообразие толкований, безусловно, не без оснований в мифологических текстах, однако эта неоднозначность, возможно, больше относится к литературному контексту, нежели самому богу. В средневековых исландских текстах Один изображён согласно контексту, жанру и идеологии конкретных текстов. Соответственно, картина Одина отличается от саги к саге. Такова же ситуация и с основными мифологическими текстами, т.е. Саге об Инглингах, Эдде Снорри, «Деяниях датчан» Саксона Грамматика и, наконец, эддических песнях. В этой статье я собираюсь коротко обсудить различные образы Одина в этих текстах.

Один в Саге об Инглингах

Как хорошо известно, Сага об Инглингах представляет собой повествовательное начало «Круга Земного», собрании саг о королях Норвегии. В Сане об Инглингах происхождение королей Норвегии прослеживается к доисторическим временам. Здесь Один представлен как предок шведских и норвежских королей. Как недавно показал Дж. Линдоу (2003), неудивительно в таком контексте обнаружить строго историзированное или эвгемерическое представление Одина. Описание Одина в Саге об Инглингах — самое длинное, наиболее подробное и завершенное повествование об Одине в древнесеверных текстах. Один представлен как азиатский хёвдинг, эмигрировавший в Швецию. Азиатское происхождение упомянуто, например, в Книге об Исландцах Ари и прологе к Эдде Снорри, и смоделировано на основе европейских легенд о происхождении, восходящих к Энеиде Вергилия.
Один из Саги об Инглингах поражает читателя как атипичный и странный король по сравнению с историческими королями, описанными в королевских сагах. Сага об Инглингах иногда причисляется к легендарным сагам, сагах о древних временах, которые имеют дело со скандинавскими королями доисторических времен. В сравнении некоторыми из героев, появляющихся в этих сагах, характеристики Одина кажутся менее выделяющимися. В этих сагах мы часто встречаем волшебников, которые используют своих магические умения в битве. Оружие затупляется, используется сейд, могильные холмы открываются. Более того, хорошие короли, равно как и плохие короли, держат берсерков среди своих воинов. В Саге об Инглингах Один называеется hermaðr mikill (великим воином). В этом же тексте говорится, что Один много путешествовал и завоевал много королевсктв, и был насколько победоносным, что выигрывал каждую битву (Сага об Инглингах, 11). В дополнение Один мог ослеплять, оплгушать или устрашать своего врага в битве и затпулять его оружие, его люди дрались как бешеные собаки и железо не причиняло им вреда (Сага об Инглингах, 17). Это правда, что люди Одина открыто не называются берсерками, но их стиль боя назван berserksgangr (Сага об Инглингах, 17). Наконец, Один может находить могильные холмы и открывать их. Как победоносный и много путешествовавший повелитель, обладающий магическими умениями, Один из Саги об Инглингах — это свой персонаж в мире королей викингов в сагах о древних временах.

Один в Эдде Снорри

Извлекая информацию об Одине из Эдды Снорри, мы должны помнить, что задуманное использование и происхождение этого текста значительно отличается от Саги об Инглингах. Как хорошо известно, Эдда — это один из видов справочника для понимания и создания скальдической поэзии. Как показала Гудрун Нордаль (2001) на основе свидетельств рукописи, это была со всей вероятностью школьная книга для обучения грамматике. Место Эдды Снорри среди ученых средневековых сочинений также обсуждалось Антони Фолксом (1983) и Питером и Урсулой Дронке (1977).
В описании Одина в Эдде Снорри существует несколько слоев и контекстов. Это верно и в отношении Саги об Инглингах, но в случае с Эддой это более заметно. Во-первых, в прологе мы встречаем эмигранта из Азии Одина, потомка Тора. Затем в «Видении Гюльви» Гюльви, назвавшийся Ганглери, хейти Одина, допрашивает эмигрантов из Трои, азиатов или Æsir. Три азиата, также названные хейти Одина, Высокий, Равновысокий и Третий, рассказывают истории о своих богах и в конце повествования решают сами стать теми богами, о которых только что рассказывали. Это знаменитый обман Гюльви: азиаты, которые всего лишь успешны в магических искусствах, заставляют Гюльви поверить, что они боги. В сведениях, данных в повествованиях об азиатских богах, Один, с одной стороны, описан в соответствии с методами ученого христианства о том, как обращаться с язычеством, но, с другой стороны, там есть действительно собственно языческий материал, который сложно объяснить в свете христианского учения. Языческие элементы, связанные с Одином, встречаются, например, в повествовании о скальдическом меде (элементы которого могут, однако, быть построены по образцу агиографической литературы), и в описании поездки Одина в Йотунхейм в начале повествования о битве Тора против Хрунгнира. В итоге, у нас есть ещё один слой в комментарии Снорри в так называемом эпилоге «Языка поэзии» о том, как следует эти истории понимать. Часто полагают, что эпилог является поздней вставкой. Он, однако, сохранился во всех рукописях, за исключением Codex Upsaliensis, рукопись, в которой изначальный текст был сокращен и как таковой оязычен. Эпилог открыто утверждает, что повествования об асах — это искажения событий в Трое (например, Рагнарёк — это аллегория сожжения Трои), во многом сродни сюжетам Ветхого Завета, которые в средневековой теологии служили прообразом событий, описанных в Новом Завете. Здесь Фенрир, который убивает Одина в последней битве, назван Пирром. Явно показано, что можно называть Пирром волка, потому что он убил короля в храме перед алтарем Тора. Таким образом, здесь проведена параллель между Одином и троянским правителем.
В основном повествовании «Видения Гюльви» Один представлен эвгемерически в соответствии с христианским учением. Три короля, чьи имена являются хейти Одина, даже похожи на искажение христианской Троицы: Отца, Сына и Святого Духа. Hár, Jafnhár и Þriði означают всего лишь Высокий, Равновысокий и Третий, конструкцию, которая, похоже, создавалась, чтобы выглядеть как троичность Одина. Такое искажение вполне согласовывается с теологией язычества в прологе, где язычество представлено как неверное толкование истинной религии. Язычники забыли имя Бога, говорится, но они все еще ощущали Творца за своим творением.
Изначальный фокус на Одине как Всеотце в «Видении Гюльви», как доказывал Бэтке (1950), вызван представлением язычества как искажения христианства в прологе.
«Живет он, от века, и правит в своих владениях, а властвует надо всем на свете, большим и малым. … Он создал небо, и землю, и воздух, и все, что к ним принадлежит. … Всего же важнее то, что он создал человека и дал ему душу, которая будет жить вечно и никогда не умрет, хоть тело и станет прахом иль пеплом. И все люди, достойные и праведные, будут жить с ним в месте, что зовется Гимле или Вингольв. А дурные люди пойдут в Хель, а оттуда в Нифльхель. …» («Видение Гюльви», 3).
Это может быть вполне описанием христианского бога.
Когда имя Одина упоминается впервые, язык преисполнен неясности и сомнения. Высокий говорит:
«И верю я, что Один и его братья-правители на небе и на земле. Думаем мы, что именно так его зовут. Это имя величайшего и славнейшего из всех ведомых нам мужей, и вы можете тоже называть его так» («Видение Гюльви», 6; курсив автора статьи).
Таким образом читатель или слушатель Эдды (но не Гюльви) должен понять, что Один в действительности не является верховным богом, даже если такое отождествление предполагается его ответами Гюльви.
На уровне Эдды Снорри, которая очевидно почерпнута из эддической поэзии, Один описан как воинственный правитель, особенно на основе «Речей Гримнира». Его любимцы умирают в битве и становятся эйнхериями, которые пьют и бьются до Рагнарёка, когда Один будет убит, — разительно отлично от описания вечного Всеотца. Следует отметить, что Один в Эдде не владеет магическими боевыми навыками, которые у него есть в Саге об Инглингах. В рамках Вальгаллы он попросту служит как хозяин, принимающий гостей. Далее, у него есть мифические, не-эвгемерические черты, как то в случае содержания волков, факте, что он никогда не ест ничего, кроме вина, и факта, что он заложил свой глаз. Мифические черты явно проступают в свете основного повествования, где азиаты рассказывают истории про своих богов. Отсутствие исторического контекста также является причиной, почему в сведениях об Одине нет культовых элементов, как в более историчной Саге об Инглингах.
Один — единственный основной персонаж в одном крупном повествовании в «Языке поэзии», а именно краже скальдического меда. Только части этого рассказа можно обнаружить в других местах, в «Речах Высокого», но в значительно иной версии. Акцент на Одине в этом мифе не удивителен, поскольку, как упомянуто выше, текст Снорри — это руководство для понимания и создания скальдической поэзии, что особенно очевидно в «Языке поэзии». Таким образом, именно поэтический аспект Одина представляет интерес для Снорри и его потенциальной аудитории.

Один в «Деяниях датчан»

Единственная скандинавская работа на латыни, которая должна быть включена в перечень основных мифологических текстов – это «Деяния датчан» Саксона Грамматика, несколько более старший текст, чем Эдда Снорри. Саксон часто ускользает от взгляда изучающих древнесеверную религию из-за своего полемического отношения к языческим богам, отличаясь от более сочувственного отношения Снорри. Саксон открыто утверждает, что языческие боги ложны и порочны; его работа, таким образом, больше сродни латинской церковной традиции, что не удивительно, учитывая его выбор языка.
Его Один, или Одинус, изредка играет роль в первых девяти книгах «Деяний датчан», но его появление наиболее часто в первой и третьей книгах. Одинус никогда не вступает в бой с христианскими королями или священниками, как в древнесеверных королевских сагах и одной из родовых саг. Однако, Саксон изображает его во многом похоже на саги о древних временах: время от времени Один влияет на судьбы героев, провоцируя смерть или победу в битве. Также он не всегда идентифицирован с Одинусом. Иногда он описывается как одноглазый или старик, иногда используется одно из его хейти в узнаваемо латинизированной форме. Такая схожесть неудивительна. Суть и персонажи саг о древних временах и «Деяний датчан» во многих моментах совпадают, поскольку, помимо других причин, хорошо известно, что Саксон использовал исландские источники и информантов, собирая материал для своего истории датских королей. Конечно, образ Одина варьируется от одной саги о древних временах к другой, и помимо этого Саксон использовал множество других источников. Мы, однако, обнаруживаем согласованное представление об Одине на протяжении многих повествований в работе Саксона, что должно быть, помимо прочих причин, имеет место в силу того, что Саксон подгонял свои источники с целью показать, по словам Карстена Фриис-Йенсен, «особое превосходство датской монархии» (2000).
В «Деяниях датчан», как в «Саге об Инглингах» и основном повествовании «Видения Гюльви», описание Одина эвгемерично. Но есть отличие. Считается, что ложные боги произошли от великанов и волшебников. Волшебники победили великанов и стали почитаться за богов. Волшебники были способны предсказывать будущее, принимать различные обличья и прятать свой облик под ложными личинами. Ложные боги родили от смешения этих двух классов существ. По размеру и способностям они уступают своим родителям, но в них, тем не менее, верили как в богов из-за заблуждений.
В повествовании Саксона о Бальдерусе и Ходерусе, Одинус должен идти за советом к прорицателю из-за своей несовершенной божественности.
«хотя Одина считали главным среди богов, он постоянно ходил к прорицателям, предсказателям и другим, кого он видел сильным к лучших искусствах прорицания, с вопросом о мести за своего сына. Божественность не всегда насколько совершенна, чтобы обходиться без человеческой помощи. Ростиоф … предсказал, что Ринда … должна родить ему другого сына, который возьмет на себя месть за убийство своего брата…» («Деяния датчан», кн. III, iv, 1).
Как показывает этот пример, мы можем увидеть два слоя в описании Одинуса Саксоном: (1) христианское спорное отношение и толкование, и (2) древнесеверный материал. Это пребывает в полном соответствии с положением Саксона между древнесеверной и латинской культурой. Единственные повествования, где Одинус играет основую роль в «Деяниях датчан» — рассказ о золотой статуе и сватовство и изнасиловании Ринды — скорее всего, принадлежат в основном к первому уровню, хотя по крайней мере частично повествование о Ринде также принадлежит к древнесеверной традиции.
Один из наших уникальных источников христианского спорного отношения — это «Божественные установления» (Divinae institutiones) Лактанция, где он описывает языческих или греко-римских богов. Христианские теологи обращались к ложными богами не только путем их обращения в исторические фигуры в манере Эвгемера и Лактанция (240–320), среди прочих, но также описывали их небожественные черты и поведение. Карстен Фриис-Йенсен доказывал, что фрагменты «Деяний датчан» могли быть созданы под влиянием «Божественных установлений» Лактанция (1993). Работа Лактанция была хорошо известна в средние века и не кажется маловероятным, что Саксон знал её полностью или, как минимум, частично посредством комментария по Liber Sapientae, а именно Glossa ordinaria (Friis-Jensen 2000). Одними из небожественных поступков, согласно Лактанцию, были похоть и изнасилование, которые творились не малозначительными божествами, но самим Аполлоном и Юпитером. Другим поступком была жадность языческих богов (ср. «Божественные установления» Лактанция I, x 3 и сл., 10 и сл., и II, vi, 3 и сл.).
Пример такой божественной несовершенности встречается в первой книге «Деяний датчан», когда статуя Одинуса украшена золотом ради его собственного удовольствия, а Фригга предлагает себя, чтобы добраться до золотых наручных колец. Повествование Саксона приводит к деградации Одинуса, который уходит в добровольное изгнание. Другой ложный бог, Мифотинус, занял его место и в свою очередь убит Одинусом по возвращении. Изнасилование Ринды в третьей книге схожим образом вынуждает Одинуса удалиться в изгнание, на этот раз вынужденно. Тот факт, что языческие боги могут поднимать мятежи, а их могут свергнуть другие боги, по Лактанцию, показывает, что они на самом деле и есть ложные боги. Если один бог может занять место другого, так и другой может сделать то же самое. Конечно, настоящий Бог не может поднять мятеж или быть унижен (ср. «Божественные установления» Лактанция, I, xi, 8). Видимо, унижая Одинуса дважды, Саксон показывает, что его ложный статус как бога.
Вмешательство Одинуса в жизнь героев в «Деяниях датчан» напоминает его двойника Одина из «саг о древних временах», и такие эпизоды могут, таким образом, рассматриваться как принадлежащие к древнесеверному слою. Некоторые из повествований, которые мы обнаруживаем в «Деяниях датчан», действительно, также сохранились (хотя и в иных версиях) в древнесеверном корпусе. Иногда Одинуса Саксона действует против датских королей и героев (как в рассказе о Бальдерусе и Ходерусе и в рассказе о Хагбардусе), но чаще всего он действует как их покровитель (как в сюжете о Хаддинге, Иармериции, Харальде Хюльдетане и Сиварде). В последней битве Иармериция Один вмешивается, и Саксон пишет, что он всегда «относился к данам по-отцовски» («Деяния датчан», VIII x, 14). Роль Одинуса как воспитателя, видимо, в силу того, что эта работа — продвижение датской истории. Одинус, тем не менее, коварный и несовершенный покровитель датских королей, и от языческого бога большего ожидать и не следует. Саксон определённо не стремится скрыть ошибки языческих времён.

Один в эддических песнях

Как мы увидели, описание Одина имеет заметно христианский угол в основных мифологических источниках, написанных прозой. Это особенно заметно в «Деяниях датчан» Саксона, которые могут происходить из непосредственного знакомства с «Божественными установлениями» Лактанция. Однако, явного христианского угла зрения в эддических песнях нет, хотя исследователи доказывали, что различные элементы и даже пространные отрывки были написаны под влиянием христианской традиции. В отличие от других мифологических текстов, существует чрезвычайный недостаток сведений о возрасте, контексте, ситуации и цели эддических песен. Таким образом, отдельные песни должны поддерживать свой собственный контекст толкования, хотя многочисленные туманности аллюзий в этих песнях часто делают это сложным. Порядок и выбор песен в основной рукописи, сохранившей эддические песни, Королевском кодексе (Codex Regius. GKS 2364 4to), может также раскрыть аспекты представления Одина в этой рукописи. Здесь, однако, это будет сделано кратко.
Отрывающая песня в Королевском кодексе, «Прорицание вёльвы», представляет Одина как стоящего ниже вёльвы с позиции его знания будущего. Она описывает мир от космогонии до эсхатологии, но верховная роль Одина в космогонии, как мы видели в «Видении Гюльви», не приписывается ему, хотя Снорри использовал «Прорицание вёльвы» в качестве ориентира для «Видения Гюльви». В «Речах Гримнира», можем мы добавить, Один даже не упоминается в связи с космогонией. В «Прорицании вёльвы» и «Снах Бальдра» (сохранившихся в AM 748 I 4to) отсутствие знания у Одина — это мотивация для вёльвы, чтобы показать собственное. «Речи Высокого», которые следуют за «Прорицанием вёльвы» в собрании Королевского кодекса, делают особый акцент, среди прочего, на необходимости быть мудрым, и в различных частях песни Один показывает свои способности в этой связи и даёт совет. «Кто мудрее» или «кто кого дурачит» — это основной мотив строф об Одине и дочери Биллинга (96–102) и Гуннлёд и мёда (104–110). Далее, обретение посредством повешения девяти сильных песен и рун может быть прочитано в контексте обретения мудрости (138–140). Любовные приключения Одина, однако, также формируют часть мотива, «какой из полов кого дурачит». Эта версия кражи скальдического мёда в «Речах Высокого» отличается от версии Снорри и понятна в этом контексте. В это отрывке «Речи Высокого» посвящены коварству полов, и миф рассказывает, как Один дурачит Гуннлёд, а его самого обманула дочь Биллинга.
«Речи Высокого», далее, упреждают от неизвестных гостей, и в последующих песнях Королевского кодекса, «Речах Вафтруднира» и «Речах Гримнира», Один выступает как раз в роли такого неизвестного гостя. Эти песни демонстрируют значение предостережение «Речей Высокого». Вафтруднир никогда бы не посмел состязаться с визитёром, а Гейррёд никогда бы не посмел пытать своего гостя, если бы они узнали в нём Одина. Слишком поздно великан и король понимают, кто есть неизвестный чужестранец на самом деле. Ситуация, описанная в «Речах Гримнира», кстати, является одним из видом инициаций мальчика в короля, и это определяет то, что основная тема сообщаемых Одином в них сведений касается Вальгаллы и эйнхериев. В «Речах Высокого», «Речах Вафтруднира» и «Речах Гримнира» мудрость Одина является наивысшей в противоречие «Прорицанию вёльвы» и «Снам Бальдра».
Один, которого мы обнаруживаем в героических песнях, совпадает с образом Одина из мифологических песен, саг о древних временах и некоторых королевских саг. Один вмешивается в жизни героев (Сигурд, Хельги и Брюнхильд или Сигдрифа) и выбирает победителей и проигравших на поле брани. В открывающих песнях Королевского кодекса мы видим, как Один вмешивается в жизни великанов и королей.
Хотя образ Один, который у нас складывается по эддическим песням, не такой чёткий, как в случае с прозаическими произведениями, всё же можно обнаружить описание Одина, которое совпадает с целями, по крайней мере, некоторых песен. Описания Одина в некоторых песнях могут, более того, быть возведены к христианской идеологии (как в случае с «Песней о Хюндле», сохранившейся в «Книге Плоского Острова», и «Перебранке Локи»). Один, в первую очередь, описывается как бог мудрости и войны, бог королей. Его любовные приключения описываются в некоторых песнях. Кроме них, о таких приключениях мы знаем только от Саксона. Однако, есть существенная разница в расстановках акцента в образе Одина в песнях. Один связывается с космогонией в «Прорицании вёльвы», но не упоминается в этой связи в «Речах Гримнира». В «Речах Гримнира» Один описывается, скорее, как эффектный военачальник, но «Перебранка Локи», песня в жанре перебранки (senna), переворачивает всё с ног на голову и обвиняет в коварстве.
Как я попыталась показать в этом коротком обзоре, различающиеся описания Одина в основных мифологических текстах могут во многих случаях быть объяснены на основе их различных контекстов. Если мы без разбора объединяем различные описания Одина, без внимания к особенностям каждого контекста, это приводит к появлению сложной и неоднозначной картины этого персонажа. Но цели различных жанров мифологических текстов отличаются, и это влияет на изображение Одина, кто, конечно же, никогда не встречается вне контекста. В «Саге об Инглингах» Один — это земной король, — тип короля, характерный для саг о древних временах. В Эдде Снорри он представлен как бог скальдов, а в «Деяниях датчан» он — ложный бог, но при этом покровитель данов. Картину Одина в эддических песнях сложно составить, поскольку каждая песня представляет свой отличный контекст. «Речи Высокого», например, связаны, как было показано, связаны с анонимным латинским собранием моральных дихтихов, популярным в христианских школах, т.н. Dischticha Catonis (другое мнение см.: McKinnell 2005). Однако, кажется очевидным, что не все песни были сложены в соответствии с христианскими моделями обращения с языческим прошлым. Без учёта влияния жанра и идеологического фона на описание Одина в конкретных текстах, толкование бога предрешено стать противоречивым самому себе. Например, в недавних исследованиях мы можем прочитать о вечной жизни Одина в одном отрывке, тогда как в другом будет идти речь о его смерти в Рагнарёк. Мне кажется, что образ Одина сам по себе не является сложным. Скорее, сложно средневековое художественное использование дохристианского персонажа. По этой причине неконтекстуальный подход может привести к некоторым абсурдным идеям, взять хотя бы недавний вопиющий пример: не так давно Тур Хейердал поехал к Чёрном морю и древней «Азии», чтобы провести археологические исследования на основе историцистского прочтения происхождения Одина из Азии.
Я не подразумеваю, что невозможно использовать средневековые источники для того, чтобы извлечь идеи о дохристианском Одине. Но используемый метод должен учитывать контекст источников, а прочтение Одина должны контекстным. Правда, конечно, что в древнесеверном корпусе мы часто можем проследить присутствие устойчивых элементов в описании Одина. Один, таким образом, является изначально богом войны и интеллекта, посещающим субъектов, часто королей, под различными обличьями. Однако, различные тексты по-разному аспектируют эти элементы, а некоторые из них появляются только в определённых контекстах и полностью несовместимы с тем, что говорится об этом боге в других контекстах. Одина за пределами текста нет.