"Ворон" Эдгар По

ВОРОН

         Над старинными томами я склонялся в полусне,
         Грезам странным отдавался, - вдруг неясный звук раздался,
         Будто кто-то   постучался - постучался в дверь ко мне.
         "Это, верно, - прошептал я, - гость в полночной тишине,
                  Гость стучится в дверь ко мне".

         Ясно помню... Ожиданье... Поздней осени рыданья...
         И в камине очертанья тускло тлеющих углей...
         О, как жаждал я рассвета, как я тщетно ждал ответа
         На страданье без привета, на вопрос о ней, о ней -
         О Леноре, что блистала ярче всех земных огней, -
                 О светиле прежних дней.

         И завес пурпурных трепет издавал как будто лепет,
         Трепет, лепет, наполнявший темным чувством сердце мне.
         Непонятный страх смиряя, встал я с места, повторяя:
         "Это только гость, блуждая, постучался в дверь ко мне,
         Поздний гость приюта просит в полуночной тишине -
                 Гость стучится в дверь ко мне".

         "Подавив свои сомненья, победивши спасенья,
         Я сказал:  "Не осудите замедленья моего!
         Этой полночью ненастной я вздремнул, - и стук неясный
         Слишком тих был, стук неясный, - и не слышал я его,
         Я не слышал..." Тут раскрыл я дверь жилища моего:
                 Тьма - и больше ничего.

         Взор застыл, во тьме стесненный, и стоял я изумленный,
         Снам отдавшись, недоступным на земле ни для кого;
         Но как прежде ночь молчала, тьма душе не отвечала,
         Лишь - "Ленора!" - прозвучало имя солнца моего, -
         Это я шепнул, и эхо повторило вновь его,  -
                 Эхо - больше ничего.

         Вновь я в комнату вернулся - обернулся - содрогнулся, -
         Стук раздался, но слышнее, чем звучал он до того.
         "Верно, что-нибудь сломилось, что-нибудь пошевелилось,
         Там, за ставнями, забилось у окошка моего,
         Это - ветер, - усмирю я трепет сердца моего,  -
                 Ветер - больше ничего".

         Я толкнул окно с решеткой, - тотчас важною походкой
         Из-за ставней вышел Ворон, гордый Ворон старых дней,
         Не склонился он учтиво, но, как лорд, вошел спесиво
         И, взмахнув крылом лениво, в пышной важности своей
         Он взлетел на бюст Паллады, что над дверью был моей,
                 Он взлетел - и сел над ней.

         От печали я очнулся и невольно усмехнулся,
         Видя важность этой птицы, жившей долгие года.
         "Твой хохол ощипан славно, и глядишь ты   презабавно, -
         Я промолвил, - но скажи мне: в царстве тьмы, где ночь всегда,
         Как ты звался, гордый Ворон, там, где ночь царит всегда?"

                 Молвил Ворон: "Никогда".

         Птица ясно отвечала, и хоть смысла было мало.
         Подивился я всем сердцем на ответ ее тогда.
         Да и кто не подивится, кто с такой мечтой сроднится,
         Кто поверить согласится,  чтобы где-нибудь, когда -
         Сел над дверью говорящий без запинки, без труда

                 Ворон с кличкой: "Никогда".

         И взирая так сурово, лишь одно твердил он слово,
         Точно всю он душу вылил в этом слове "Никогда",
         И крылами не взмахнул он, и пером не шевельнул он,  -
         Я шепнул: "Друзья сокрылись вот уж многие года,
         Завтра он меня покинет, как надежды, навсегда".

                 Ворон молвил: "Никогда".

         Услыхав ответ удачный, вздрогнул я в тревоге  мрачной.
         "Верно, был он, - я подумал, - у того, чья жизнь - Беда,
         У страдальца, чьи мученья возрастали, как теченье
         Рек весной, чье отреченье от Надежды навсегда
         В песне вылилось о счастьи, что, погибнув навсегда,
                 Вновь не вспыхнет никогда".

         Но, от скорби отдыхая, улыбаясь и вздыхая,
         Кресло я свое придвинул против Ворона тогда,
         И, склонясь на бархат нежный, я фантазии безбрежной
         Отдался душой мятежной:  "Это - Ворон, Ворон, да.
         Но о чем твердит зловещий этим черным "Никогда",
                 Страшным криком: "Никогда".

         Я сидел, догадок полный и задумчиво-безмолвный,
         Взоры птицы жгли мне сердце, как огнистая звезда,
         И с печалью запоздалой головой своей усталой
         Я прильнул к подушке алой, и подумал я тогда:
         Я - один, на бархат алый - та, кого любил всегда,
                 Не прильнет уж никогда.

         Но постой: вокруг темнеет, и как будто кто-то веет, -
         То с кадильницей небесной серафим пришел сюда?
         В миг неясный упоенья я вскричал: "Прости, мученье,
         Это бог послал забвенье о Леноре навсегда, -
         Пей, о, пей скорей забвенье о Леноре навсегда!"

                 Каркнул Ворон: "Никогда".

         И вскричал я в скорби страстной: "Птица ты - иль дух ужасный,
         Искусителем ли послан, иль грозой прибит сюда, -
         Ты пророк неустрашимый! В край печальный,  нелюдимый,
         В край, Тоскою одержимый, ты пришел ко мне сюда!
         О, скажи, найду ль забвенье, - я молю, скажи, когда?"

                 Каркнул Ворон: "Никогда".

         "Ты пророк, - вскричал я, - вещий! "Птица ты - иль  дух зловещий,
         Этим небом, что над нами, - богом, скрытым навсегда, -
         Заклинаю, умоляя, мне сказать - в пределах Рая
         Мне откроется ль святая, что средь ангелов всегда,
         Та, которую Ленорой в небесах зовут всегда?"

                Каркнул Ворон: "Никогда".

         И воскликнул я, вставая: "Прочь отсюда, птица злая!
         Ты из царства тьмы и бури, - уходи опять туда,
         Не хочу я лжи позорной, лжи, как эти перья, черной,
         Удались же, дух упорный! Быть хочу - один всегда!
         Вынь свой жесткий клюв из сердца моего, где скорбь - всегда!"

                Каркнул Ворон: "Никогда".

         И сидит, сидит зловещий Ворон черный, Ворон вещий,
         С бюста бледного Паллады не умчится никуда.
         Он глядит, уединенный, точно Демон полусонный,
         Свет струится, тень ложится, - на полу дрожит всегда.
         И душа моя из тени, что волнуется всегда.

                Не восстанет - никогда!


         (1894)

Автор Эдгар ПО        
Перевод Константина Бальмонта



Литературный анализ

 В „Вороне“ По изобразил отчаяние, бесконечно возрастающее, сгущающееся до предметного своего воплощения в чёрном вороне с кличкой „Nevermore“. Это — отчаяние, анализирующее само себя, доводящее себя до предельного самоуглубления. „Никогда“, кажущееся сначала только словом, шуткой, недоразумением превращается в неотвратимый ужас, в приговор рока. Герой проходит все стадии печали, начиная от упоения своей тоской, чтобы закончить полным и беспросветным отчаянием.

Идея и посыл «Ворона» — показать трагический удел человека в мире, обречённость на вечную и безнадёжную борьбу со своей памятью и в итоге с самим собой.

Образ говорящей птицы, вписывающийся в меланхолическую тональность стихотворения, — центральный в произведении. Ворон По является конкретным, обладающим индивидуальностью (портрет, повадки) персонажем, силой, противостоящей герою, антигероем. По словам самого автора ворон в стихотворении является символом «горестного и нескончаемого воспоминания».

В общем же эта птица является персонажем, обладающим очень богатой мифологической и фольклорной семантикой.

Некоторые причины, по которым По в качестве птицы-предвестника отчаяния выбрал именно ворона, довольно очевидны: этих птиц можно научить речи, они обладают репутацией спутников смерти, питаясь плотью павших на поле боя, их чёрное оперение символизирует меланхолию и траур. Менее явными являются качества, которые вороны приобрели в отдельных легендах и традициях — это мудрость, хитрость, а также функции вестника и пророка.

Известна также функция медиатора между нашим и загробным миром, которую явно несёт ворон По, прилетевший к скорбящему по умершей возлюбленной герою.

В еврейском фольклоре говорится о том, что оперение ворона было белым, пока Бог не наказал его за то, что тот не вернулся к Ною, выпустившему его с ковчега, чтобы узнать сошла ли вода с земли.

Верховный бог в скандинавской мифологии Один обладал двумя воронами — Хугином и Мунином, чьи имена переводятся с древнеисландского как «мысль» и «память» соответственно. Они летали над миром, сообщая своему хозяину обо всем, что увидели.

В «Метаморфозах» Овидия ворон также изначально был белым, пока Аполлон не наказал его за то, что тот принёс дурные вести о неверности его возлюбленной.

Вероятно, именно эти легенды и предания навели По на мысль о роли ворона как посланника — он, как и у Овидия, доставляет дурную весть, но на этот раз о беспредельной вероломности смерти.