Украденные мощи

«Украденные мощи», рассказ Станислава Сенькина - Веру мы должны при­обрести, выстрадать, потерять и найти вновь, - уже навсегда!

Острота зрения всегда была моим достоинством, я могу видеть, словно кошка, даже в темноте. Хорош у ме­ня и слух — на расстоянии пятидесяти метров я слышу слова спокойно беседую­щих людей так же легко, как вы, к примеру, их крики. Если искусно пользоваться этими природными преимуществами, можно многого достичь.

Но в жизни бывает и так, что наши до­стоинства делают из нас злоумышленни­ков. Вот и я, который был, в общем-то, не­плохим парнем, встал в юности на кривую тропу преступлений.

Мы с лихими друзьями воровали, не за­думываясь о будущем и не боясь возможно­го наказания, пока один достойный упоми­нания случай не произошел со мной и не вырвал из этого несчастного болота, что зовется воровством. Мне хочется, чтобы кто-нибудь, с похожей на мою судьбой, прочел это повествование и, может быть, уберег себя от моих ошибок.

Сам я вырос в небольшой греческой деревушке на берегу моря. С самого ранне­го детства я учился любить море, ловить рыбу и глубоко нырять. Вместе с отцом до­бывал я с диковинного морского дна пре­красные раковины и кораллы, которые позволяли нам не умирать с голоду и даже жить, по сравнению с другими селянами, достаточно неплохо. Возможно, я бы и не стал преступником, но в нашей семье слу­чилось горе — мой добрый отец неожи­данно скончался, и я постепенно попал под влияние очень дурной компании. Но то, что она была дурная, я понял лишь спу­стя несколько лет, а первоначально они — мои новые друзья — казались мне благо­родными разбойниками, и мне нравился их веселый и шальной образ жизни.

Главой нашей шайки был Георгиос — молодой и очень дерзкий парень, способ­ный постоять за себя и даже за нас, своих меньших друзей. После того как я вошел в круг его близких знакомых, никто из сель­ских хулиганов не смел даже приближать­ся ко мне, боясь расправы Георгиоса.

Он учил нас тому, что хорошо умел сам, — воровать и мошенничать, наши детские сердца и умы быстро впитывали эту нечистую науку, позволяющую жить весело и безбедно. Подростки ведь не представляют всей тяжести последствий, неизбежно настигающих злоумышлен­ников. Особенно, из всей остальной шпа­ны, наш вожак приблизил к себе меня за зоркий глаз и чуткий слух, а также за при­родную смелость и любовь к рискован­ным авантюрам.

Он стал брать меня на самые опасные дела, и мы серьезно занялись контрабан­дой оружия. У меня стали водиться деньги, я обнаглел и стал дерзок с людьми. Мать уже не бранила меня за мой промысел, но всегда осуждающе глядела, когда я уходил на встречу со своими дружками. Она была глубоко верующим человеком и часто мо­лилась перед нашей родовой иконой Божией Матери Киккской, чтобы я, наконец, исправился и встал на путь истинный. А я, человек, потерявший совесть и закопав­ший в землю собственное сердце, не уни­мался и все больше преуспевал в своем преступном ремесле.

Но в жизни обязательно настает мо­мент истины, когда ты должен окончательно выбрать свой путь: либо ты еще больше погрязаешь во зле, либо, не сумев переступить некую черту, оставляешь злые дела и обращаешь свои глаза к свету. Мой момент истины наступил так:

У Георгиоса была одна всем известная сердечная страсть, он положил глаз на племянницу богатого, но очень нехоро­шего человека. Может быть даже, это была и не простая страсть, а настоящая любовь, я сейчас, по своей тогдашней незрелости, ничего не могу сказать точно. Он часто, изнемогая от гнетущего чувства, стоял под ее окном и ждал, когда Лариса — так звали эту девушку — взглянет на него.

Она, как мы все видели, отвечала ему взаимностью, или, по крайней мере, испы­тывала к его личности неподдельный инте­рес, но их женитьба казалась делом несбы­точным, слишком уж разных кругов они были. Этот ее дядя, толстосум по имени Петрос, был жадным ростовщиком и пользо­вался нашей сельской нищетой, чтобы еще более увеличить свои богатства. Георгиос был, конечно, удальцом, но все же челове­ком без будущего, он ничего не знал, да и не хотел знать, кроме воровства. Георгиос имел с богачом какие-то дела, а тот, будучи хорошим психологом, видел, какое впечат­ление его племянница производит на мо­лодого контрабандиста. Но он не только не пытался унять эту страсть, но, напротив, поощрял ее, чтобы использовать Георгиоса в своих мрачных делишках.


Однажды Георгиос пришел к услов­ленному месту на берегу моря в очень пло­хом настроении. Он печально глядел на воду и бросал в волны камни. Тогда я спро­сил своего старшего друга:
— Георгиос, что случилось? Я смотрю, сегодня ты сам не свой.

Наш вожак не любил, когда ему лезут в душу, но в этот раз не сдержался и пожало­вался на богача:
— Эх! Петрос вроде пообещал выдать за меня племянницу, но взамен я должен сделать кое-что очень нехорошее. Я бо­юсь, что, если соглашусь, произойдет не­что страшное, но ведь и не согласиться я не смогу. Слишком сильно я люблю мою Ларису.

— И что этот богатей от тебя хочет? Неужели тебя чем-то можно смутить?
Георгиос с видимым отвращением по­морщился и строго посмотрел на меня:
— Только ты, дружище, сделай одолже­ние, ничего и никому не говори.
— Договорились. Буду нем как рыба.

— Хорошо, ты мне как брат, и я знаю, что мой брат ничего и никому не скажет, — Георгиос тяжело и с болью вздохнул.
— Короче, Петрос хочет, чтобы я украл ему с Афона, прямо из монастыря Дионисиат, руку святого Иоанна Предтечи.

— По-по-по. Матерь Божья! Ведь это же настоящее святотатство.
— Вот! И я о том же! — Георгиос с гне­вом метнул в воду большой плоский ка­мень. Луна освещала море, и было видно, как камень лягушкой проскакал по воде несколько раз, пока не ушел на дно.

— Слушай, Георгиос, а зачем ему эта рука? Продать, что ли, хочет?
— Нет, он, видите ли, желает замуро­вать мощи в стену своего нового дома, то­го, что строится на пригорке. Думает, что так избавится от страха, которым гложет его скупой дух уже долгое время.

Когда-то, много лет назад, одна еврейка из Салони­ков на колдовских картах Таро нагадала Петросу, который в то время был простым банковским клерком, что тот умрет страш­ной смертью — сгорит в пламени собст­венного дома. Петрос очень боится этого предсказания и верит, что, если он замурует в стену дома святые мощи, Бог не смо­жет допустить, чтобы его дом сгорел.

— Ну и дела! Матерь Божья! Возможно ли такое?!
— Не знаю. Он почему-то хочет имен­но эту руку. Видимо, думает, что такая свя­тыня избавит его от этого страшного про­клятия и даст спокойно умереть в старо­сти, — Георгиос вдруг с сердечной тепло­той сжал мою ладонь.
— Если я решусь на это дело, ты пойдешь со мной?

Я посмотрел ему в лицо:
— Георгиос, если для тебя это так важ­но, я с тобой.
— Для меня это важно!

— Тогда давай все спокойно обсу­дим. Пойдем на дело только вдвоем, что­бы не привлекать ничьего внимания. Ес­ли селяне узнают про это, они нас накажут за святотатство. Я думаю, что Бог, в отличие от людей, может простить нас. Он ведь знает, что ты пошел на такой от­чаянный поступок не из-за денег, а ради любви.
— Спасибо тебе, друг!

Я уже тогда обладал недетской смекал­кой и предупредил Георгиоса:
— Ты знаешь, что Петрос нечестный человек. Уверен ли ты, что он отдаст тебе Ларису, а не обманет каким-либо образом? Тебе нужны гарантии.

Лицо Георгиоса стало на мгновение очень жестоким:
— Если Петрос обманет меня, я убью его. После такого святотатства придавить сельского кровопийцу будет для меня со­вершенно плевым делом. И я уже дал ему это понять. Конечно, он совершенно не хочет отдавать за меня свою племянницу, но страх сгореть заживо в нем так велик, что пересиливает даже отвращение ко мне и любовь к Ларисе.


Итак, мы договорились обо всем и ра­зошлись по домам.
Через неделю мы плыли на старой ры­бацкой барке, на которой обычно перево­зили контрабанду. Море было на удивле­ние спокойным, и луна — светило воров — освещала нам путь.

Дионисиат находился почти в центре полуострова, на неболь­шой возвышенности. Наши сердца трепе­тали от страха перед Божьим наказанием, которое, говорят, не раз настигало свято­татцев. Ведь, несмотря на нашу несчаст­ную судьбу, мы все же родились и выросли в верующих семьях, с молоком матери впитали уважение к православным святы­ням. С детства священники пугали нас раз­личными историями реальности гнева Бо­жьего. И даже мы, контрабандисты, перед выходом в море всегда ставили свечи свя­тому Николаю Чудотворцу.

Есть поступки, которые нельзя испра­вить. И мы прекрасно понимали, что, воз­можно, сейчас мы совершаем именно та­кой поступок. Но воровская звезда вела нас к возмездию, от которого не сможет уйти не один преступник на земле. План будущего ограбления мы составили гра­мотно, даже можно было бы сказать, про­фессионально, если воровство можно назвать профессией. Петрос дал нам по­дробный план Дионисиата, проникнуть в который было делом трудным, но не без­надежным.

Рука святого Иоанна Предтечи храни­лась в небольшом храме — параклисе; нужно было открыть несколько дверей и найти ковчег со святыми мощами самого Крестителя Господня.

И, наконец, самое сложное — нужно было переступить через свои страхи и частицу, возможно, самую главную, самих себя.


Вот мы и причалили к святому бере­гу — не как благочестивые паломники, а как бесчестные воры, намереваясь ук­расть самую почитаемую святыню этого древнего монастыря. Георгиос вообще трепетал, как осенний лист. Это было на­столько нетипично для такого лихого удальца, что мне и самому стало не по себе.

Тем более, я знал нечто, о чем услы­шал, спрятавшись вчера у дома богатого Петроса. Он тогда разговаривал со своей племянницей о ее будущем и убеждал от­казаться от мысли связать свою судьбу с Георгиосом:
— Как ты будешь с ним жить? Шатать­ся по морю, торгуя оружием? Да на этом шалопае клеймо негде ставить, и по нему давно уже плачет тюрьма.

Георгиос, когда я попытался переска­зать ему этот разговор, нервно играл жел­ваками и бешено смотрел мне в глаза. Он не только не хотел слышать про коварство Петроса, но и пытался убедить меня, что он не позволит старому ростовщику обма­нуть его. Я, тем не менее, чувствовал ка­кую-то непонятную тоску, похожую на плохое, но верное предчувствие.


Монастырь Дионисиат почти ничем не отличался от других святогорских оби­телей — большие стены, образующие ква­драт, и внутренний дворик с кафолико­ном — соборным храмом. Главная порта* была практически неприступна — огром­ный чугунный замок мог преградить путь не только парочке воришек, но и малень­кой армии. Также, по идее, где-то там, воз­ле порты, должен был бодрствовать при­вратник.

Мы выбрали другой путь и с помощью крюка и веревки проникли внутрь монас­тыря через окно. Ловкими движениями рук, словно обезьяны, мы добрались до ок­на в коридоре и открыли его одной из имеющихся у нас в запасе отмычек.

Дальше нужно было попасть в параклис. Мы были опытными ворами и срав­нительно легко открыли все остальные замки. Георгиос постоянно крестился и жалобно просил Бога о помиловании. В параклисе мы очутились среди множества самых разных мощей. Найдя большой се­ребряный ковчежец в виде руки, мы от­крыли его и достали святые мощи Иоанна Предтечи. Это была нетленная левая рука — она благоухала и источала благовонное миро.

Георгиос, дрожа всем телом, завер­нул это храмовое сокровище в заранее приготовленную простыню, и мы, запе­рев, по возможности, все замки, таким же образом покинули тихую монашескую обитель.

Оказавшись в барке, мы оттолкнулись веслами от берега и осторожно отплыли, но с тревогой заметили, что небо теперь затянулось подозрительными облаками. Все в природе предвещало грозу.
На расстоянии ста метров мы повер­нули барку на север. Ночь, разгулявшись, требовала продолжения пира зла, ей было мало совершенного нами разбоя. Море на­чало волноваться, Георгиос запаниковал. Он вдруг схватился за голову и закричал:
— Не надо, не мучь меня! — он будто бы обезумел от того, что сделал, и пере­стал нормально реагировать на происхо­дящее.

Я, стараясь перекричать ветер, спра­шивал его:
— Что такое, Георгиос? Что случилось? Он не отвечал и продолжал стонать и метаться, а тем временем шторм все креп­чал, южный ветер нагонял фортуну. В та­ких случаях мы с отцом всегда молились святому Иоанну, который слышал молит­вы и часто укрощал даже самую свирепую бурю...

Я вдруг вспомнил, что святой Иоанн Предтеча, чьи мощи мы только что украли, был верным покровителем моряков, пода­вал попутный ветер и хороший улов. Из моей груди вырвался нервный смех:
— Ну, мы влипли!

У Георгиоса началась уже настоящая истерика, чувствовалось, что он пережи­вал какой-то сильный ужас, быть может, ему даже было видение. Он не мог больше грести, продолжая причитать и обеими руками держаться за голову. Волна поды­малась большая, и делать было нечего — я решил вернуться к афонскому берегу. По­пробуем добраться пешком до Урануполи, а там наймем бричку и поедем в родное се­ло. Я сказал о своем плане совершенно по­давленному Георгиосу.

Он не противоре­чил мне, и я погреб обратно к Афону. Бар­ку, конечно, придется бросить, но у нас не было другого выхода; надеюсь, местные рыбаки не узнают нашу посудину.


Я причалил где-то возле пристани болгарского монастыря Зограф. Георгиос, выйдя на берег, неожиданно воздел руки к штормовому небу и упал всем телом на хо­лодную гальку. Он прохрипел что-то о прощении и возмездии и замер в отчаян­ном оцепенении, словно ожидая от буду­щего и того, и другого. Так прошло минут пять — он лежал на мокрых камнях злове­ще и неподвижно. Я не хотел верить про­исходящему.

Придя в себя, я стал расталкивать его, но тщетно — мой старший друг был уже мертв. Сердце контрабандиста останови­лось, да простит его Господь Бог. Для меня это было страшным доказательством того, что кара Божия настигает святотатцев.

Сначала меня охватили жалость и со­страдание к храброму парню, но потом сознание захлестнул ужас: ведь возмездие Господне может настигнуть и меня, свято­татство совершили мы вместе. Печальный конец влюбленного Георгиоса, конечно, заставлял задуматься и о моей собствен­ной судьбе. Страх набирал обороты, и я понял: несмотря ни на что, я оставлю руку Иоанна Предтечи на Афоне.


Мне становилось все хуже, и я упал на колени, прося Матерь Божию остановить висящий надо мною праведный меч воз­мездия. Я плакал и умолял, обещая оста­вить свои преступные дела и с этого вре­мени ходить в церковь, проводя нормаль­ную благочестивую жизнь, как было издав­на заведено в нашей семье. Так прошло до­статочно времени, мы с Георгиосом лежа­ли ниц: он — уже покойник, я — полужи­вой от страха, а между нами — святая рука Иоанна Предтечи. Я четко чувствовал в тот момент, что мое сердце, как и судьба, взве­шивались на праведных весах Божиих, и именно Иоанн Креститель должен был оп­ределить — жить мне или умереть. Все за­висело от того, на какую чашу весов святой положит свою нетленную руку.

Наконец, спустя час или около того, я неожиданно почувствовал облегчение и поднялся с колен. Начинался ливень, и нужно было бежать от этого места, пото­му как скоро монахи должны встать на молитву и обнаружить пропажу святых мощей.

Я аккуратно положил тело Георгиоса в барку, которую хорошо заякорил к бе­регу, а рядом, с левой стороны, поцеловав, оставил и святую руку. На палубе нашей контрабандистской барки я выложил из камней имя почившего Георгиоса и просьбу, чтобы за него, грешного, моли­лись на Афоне. Затем, окинув взглядом эту печальную картину, которую освеща­ла вновь вышедшая из-за облаков луна, я побежал на север...


В нашем селе многие обрадовались смерти Георгиоса; все узнали, что он хотел украсть руку святого Иоанна, и хулили его как безбожника и вора. Мы, как его бли­жайшие приспешники, также получили свою долю общественного порицания. На­ше преступное дело постепенно захирело и пришло в настоящий упадок.

Мать, наконец, получила ответ на свои теплые к Богу молитвы — она видела, что я стал более религиозным и оставил свои преступные замашки. Она даже написала своему брату Никосу в Салоники, который имел свое дело — пекарню и булочную, с просьбой принять участие в моей судьбе. Он обещал взять меня себе в помощники, если я начну регулярно ходить в церковь и не буду больше хулиганить.

Я дал обет быть примерным и стара­юсь хранить его — свою жизнь до сих пор я выстраиваю по принципам христиан­ского благочестия. Я регулярно исповеду­юсь и причащаюсь Святых Тайн. Особое почитание оказываю святому Иоанну, ко­торый и вытащил меня своей рукой из бо­лота греха. За Георгиоса я также молюсь и подаю милостыню за упокой

на одном дыхание прочитала!!!
Благодарю!

Удивительный рассказ! Благодарю!

Мы все под Богом ходим.